Может, всё же наплевать на возраст и должность, да и себе махнуть с королём? Проветриться, так сказать, встряхнуться и подышать воздухом битв. Да нет, обещал Тави, что не будет следовать первым порывам… с непонятной самому себе тоской Архимаг угрюмо следил, как его величество на пробу поднял жеребца на дыбы, встряхнулся задорно. Вот уж, всего и забот-то…
С лязгом и скрипом воинство тронулось в путь. Гвардейский авангард, за ним король с тощей свитой — впрочем, те большей частию если не разбегутся от мороза и ветра, которые в чистом поле куда злее городских, то живенько пересядут в тёплые кареты с походными жаровнями и переносными винными погребцами… следом ударная сила любой армии — тяжёлая конница и несколько боевых магов. Ну и последней, на пробу прочищая горло разухабистой песней, тронулась царица полей — инфантерия, а по-нашему, так просто пехотная скотинка — копейщики с меченосцами и латниками.
Вот последние закованные в железо ряды покинули площадь, словно отлив спешил унести свои волны. На брусчатке осталось лишь несколько конских лепёшек да обронённый кем-то из полковых щёголей лилово-золотистый бант.
Вот и всё.
– Не буди ты меня на рассвете, поцелуи свои не дари. От зари и до самой зари будем спать мы, как спят только дети…
Стоило признать, что сонеты в исполнении Марека звучали в ночи всё же получше карканья вон той некстати разбуженной вороны. Некоторый недостаток мастерства моряк с лихвой возмещал зычным голосом, а пуще всего тем воодушевлением, которое любому делу придаёт если не смысл, то уж значимость точно. Тем более, что на четырёхструнной виолине он играл вполне прилично, как по непритязательному мнению Лена.
Четвёрка расположилась на самом краешке вдававшегося в воду мыса, у подножия ещё только утром отсутствовавшего маяка. Нет-нет, и в самом деле никакого камня, как и требовали неуступчивые друиды — Лен таки блеснул мастерством и вырастил из саженца дерева-дома довольно приятную на глаз мощную древесную башенку с кокетливой макушкой наверху, прячущей в себе наблюдательную площадку. А выше, собственно, и располагался сам огонь. Вернее, не огонь (здешних от такого кощунства точно падучая прибила бы), а колония особых светлячков, которых приманивал на макушку такой себе хитрый наговор и втихомолку повязанный там узелок со старым чародейством.
И стоило признать, что маяк светил в ночи весьма неплохо. Во всяком случае, холодный голубовато-зелёный свет, весьма живо напоминавший колером глаза одной полуэльфки, невозможно было спутать ни с настоящим огнём, ни с отблесками Луны, ни с каким иным естественным свечением.
Моряки во главе с Мареком оказались просто в совершеннейшем восторге. Мало того, в самой башенке оказалось достаточно места для смотрителя, его смены, всяких припасов и корма для светлячков. А в большой зале, в корнях мощного дерева, одна предприимчивая друидка по совету флаг-капитана всерьёз решила основать самую настоящую портовую таверну. Кабак, корчму или даже ресторацию с музыкой и нумерами.
В общем, дела пошли…
И теперь четвёрка валялась на прохладном песочке в призрачном свете позднего вечера и разгоравшемся всё ярче сиянии маяка, и делила своё внимание меж приятных размеров кувшином известно чего и исполнением сонетов.
Славка закончила на пару с Мареком драть глотку и с хохотом плеснула себе ещё капельку того замечательного напитка, который дарит не только виноградная лоза.
– Эх, вот победим всех вражин, вернёмся домой и будем жить, как у королевы за пазухой! — весело сообщила она и как бы в подтверждение своих слов смочила вином пересохшее горло.
Но моряк не был бы самим собой, если бы по своему обыкновению не поспешил поинтересоваться — а каково же оно там, у королевы за пазухой?
Славка пожала плечиками, уронила на песок кубок и тут же с хохотом врезала не успевшему отпрянуть Мареку меж лопаток. Некоторое время все весело переглядывались — кто же сумеет озвучить или хотя бы сфомулировать мнение? Но постепенно все взгляды сошлись на Эльфире, чьё и без того весьма рискованное декольте по случаю летней жары так и норовило перерасти в совсем уж изумительную красоту.
Полуэльфка не спешила отвечать. На устах её блуждала смутная улыбка, а полуопущенные глаза записной скромницы скрывали в глубине своего взора вовсе уж неизвестно что.
Наконец, рука красавицы поднялась с колен и неспешно, полным изящества и скрытого смысла движением коснулась шеи. Вернее, той ложбинки у основания, которую так любят ласкать люди знающие — и тут же, под лучами вовремя взошедшей и таки поспевшей на зрительские места луны за дальним лесом, блеснуло старое золото. Токая, едва заметная цепочка подвески дрогнула и чуть сместилась, позволив своим прихотливым изгибом явнее выразить плавные и манящие очертания тела.
Но Эльфире, словно дразнясь, не спешила вытянуть подвеску из её уютного убежища. Вот она обронила цепочку, и Лен вдруг осознал, что чуть не забыл вдохнуть в волнении воздуха. И всё же, полуэльфка таки сумела в нежной истоме ухватить пальчиками неподатливую тончайшую змейку, и струящееся золото вдруг натянулось, непередаваемо изогнувшись на груди в своём стремлении упасть обратно, в манящую взор ложбинку.
Играясь, женщина легонько покачала цепочкой влево-вправо, будто прислушиваясь к ощущению благородного металла по ничуть не менее благородной коже, и её лёгкая улыбка и благосклонный кивок подтвердили — это хорошо. Кончик пальца еле заметно шевельнулся вверх, ещё чуть, и две золотые нити уже почти было извлекли свой груз из манящего тепла ложбины… но красавица легонько нахмурила одну бровку, капризно надула губки и передумала. Раз, другой она шевельнула кистью, и цепочка, наматывающаяся словно якорная цепь на кабестан, прилежно принялась вытаскивать якорь из благословенных глубин.